Мой отец в то время держал пасеку на берегу пойменной реки, заросшей густыми террасовыми лесами, кото­рые у нас называются тугаями. За какие-то 20 лет до моего рождения в этих лесах водились тигры, но к тому времени, когда я вступил в славную консорцию браконьеров, там оста­лись только фазаны, косули и кабаны.
Карьеру профессионального браконьера я начал, тайком вытащив из вьючного ящика старую отцовскую ижевку и два дробовых патрона. Полный фазанов тугайный лес начинал­ся прямо за нашей пасекой.

Соучастником моего преступления был Джим – немного глуповатый, зато жизнера­достный и очень обаятельный спаниель. При­клад ружья не доставал мне до плеча, но если засунуть его под мышку, то вполне можно было прицелиться. Я часто думаю, почему я постеснялся вытащить из отцовского патрон­таша более двух дробовых патронов? Может быть, подумал, что отец не заметит пропажу двух патронов или цинично рассчитал, что за кражу двух меленьких патронников причита­ется меньше ударов ремнём, чем за целый патронташ. Но почему-то эта привычка за­крепилась в моей детской психике. С тех пор я обычно брал два патрона, даже тогда, когда  имел возможность взять сколько хочу. Только после одного неприятного ин­цидента с кабаном, увеличил норму до четырёх патронов.
Если бы в тот раз отдача ружья раз­била мне нос или бы я промазал, или за­блудился, или меня покусали бы комары, или отец надрал бы мне задницу за са­мовольный захват оружия, может быть, увлечение браконьерством прошло бы и я увлекся бы музыкой или составлени­ем авансовых отчётов и со временем из меня получился бы приличный бухгалтер или начальник отдела снабжения. Но на мою беду моя первая браконьерская экс­педиция получилась на редкость удачной. Джим посадил на верхушку джиды фаза­на, а я, приладив под мышку приклад дву­стволки, аккуратно совместил мушку с прорезью и нажал курок. Великолепная, переливающаяся всеми цветами радуги птица комом рухнула вниз.
Джим радостно принёс мне добычу. Через десять минут история повтори­лась.
Я нёс на пасеку двух жирных фаза­нов как искупительную жертву за своё страшное преступление. Я конечно, не очень надеялся, что это позволит мне полностью избежать наказания, но, может быть, хотя-бы как-то смягчит репрессии.
Отец меня, конечно, отругал, но сделал это не очень активно. А вскоре я заметил, как он не без гордости показывает моих фазанов соседу дяде Вите:
– Во! Видал? Мой пацан настрелял. Два патрона взял и вот…
– Ну а чё? – презрительно хмыкнул дядя Витя, – тоже мясо!
– Мелкие они сейчас шустрые, – доба­вил он, присаживаясь с папиросой на за­валинку, – мой вон тоже с Аскаркой пол­ную люльку сайгаков привёз. Говорю им: сами стреляли, сами и обдирайте. Сидят сейчас в сарае, пыхтят…
Тогда я понял, что браконьерство – это, такое странное дело, за которое пона­рошку ругают, а на самом деле тут сты­диться нечего.
Мне очень понравилось, что отец гор­дится моими фазанами, и я пошёл по­хвастать своими подвигами в сарай, где мои старшие товарищи Аскар и Колян об­дирали сайгаков. Они уже закончили чет­вёртый и пятый класс и на меня смотре­ли свысока. Я подумал, что, может быть, после того как я блестяще доказал свою профпригодность, они возьмут меня с собой охотиться на мотоцикле.
Мой рассказ не произвёл на них особого впечатления, зато они заставили меня держать ногу сайгака.
– Да лажовые эти сайгаки – худые! Сала нет! Мы на кабана ночью пойдём! – гордо сообщил Колян.
– Возьмите меня с собой! – взмолился я.
– Опасян таких дрищей мелких на кабана брать!
– Ну я же без промаха стреляю! – отчаянно хвастал я.
– Ага! У него клыки знаешь какие! Во! Пахан одного вальнул – во такие были клыки! Как в попу тебе всадит!
Аскар так расхохотался, что бросил сайгака и схватился за живот. Наверное, представил себе, как кабан всаживает мне клыки в попу.
– Мы с папой на кабана пойдём! – обиженно сказал я, бросил сайгачью ногу и гордо вышел из сарая.
На кабана меня отец не взял, но зато скоро представилась возможность принять участие в приключении покруче. Старый приятель отца – дядя Антон, ставший недавно начальником природоохранного управления, по старой дружбе как-то залетел к нам на пасеку на вертолёте. Выпили медовухи. У отца была первосортная медовуха. И тут дядя Антон предложил отцу слетать в низовья реки. А отец уговорил его взять меня!
Колян и Аскарка, раскрыв рты и не скрывая зависти, смотрели, как я в лучах славы садился в винтокрылую машину! Я сидел у иллюминатора и, старясь ничего не пропустить, жадно всматривался в жёлтую пустыню, посреди которой широкой зелёной полосой тянулась пойма реки с прилегающими протоками и озёрами. Стада сайгаков можно было заметить издалека по громадным облакам пыли, а джейраны, хотя и попадались часто, буквально на каждом километре, но держались поодиночке или группами по две-три особи, поэтому заметить их было трудно.
Дядя Антон, пристегнувшись ремнём, сидел у открытой двери и из МЦ-шки стрелял джейранов. На сайгаков он внимания не обращал. Сайгачье мясо в те времена продавалось в потребкооперации по 70 копеек за кг, а мясо джейрана считалось деликатесом. За полчаса набили около десятка. Когда дядя Антон давал команду на посадку, пилоты садились, не глуша двигатели. Начальник отдела Васильич в клубах пыли, пригибаясь, быстро пробегал под работающими винтами и затаскивал тушу на борт. В те времена в песчаных пустынях между пойменными реками белохвостые газели водились в огромных количествах, и казалось, конца этому изобилию не будет.
– Хватает! Ты себе две штуки бери! – прокричал отцу дядя Антон, – сейчас летим в дельту на метеостанцию. Там ночевать будем – шашлык сделаем, рыбы возьмём. Ну и по пути пару подсвинков надо взять, я обещал начальнику инспекции.
По мере приближения к дельте ландшафты менялись. Зелёная полоса поймы, расширяясь и ветвясь, превратилась в громадный лабиринт озёр, проток и рукавов, замысловато переплетающий узкие полоски суши. Мы попали в другой мир – в безбрежное море камышовых плавней.
– Дельта началась! – прокричал дядя Антон! – Во, смотри, пампасы! Зоопарк! Вон кабаны, вон косули!
– Антон Семёныч! – тыкал пальцем в иллюминатор Васильич, – вон справа самка яловая, без поросят. Само то! Невонючая!
– Давай, заходи! – дал команду пилоту дядя Антон. – Отрезай от камышей!
Стадо кабанов пыталось укрыться в густых камышах, но пилот отточенным манёвром развернул его вглубь острова.
– Бах! Бах! – выстрел оказался не совсем точным, свинья споткнулась, но успела добежать до камышей.
– Ну где она?
– Ёхрын бабай! Не вижу, Антон Семёныч! Потеряли, блин! – кричал пилот.
– Давай вон того, что слева отжимай! Отжи­май его тварь!
– Ба-бах! На тебе! Сука! На тебе ещё!
Кабан завалился на бок в десятке метров от камышей.
– Врёшь, не уйдёшь! – радостно закричал Васильич! – Антон Семёныч, может, здесь раз­делаем, да по мешкам? Чё лишнее возить?
– Ладно, – согласился дядя Антон, – глуши мотор, привал один час, запиши в журнал: «по­садка на пожар». Да, ну и ты там подожги чё­нибудь. Ну, типа потушили.
– А ты, – обратился он уже к Васильичу, – тог­да и джириков разделывай. И давай аккуратно только, без крови. По пакетам. Каждому чтобы поровну. Только Жамухановичу отдельно неби­тое мясо отложи, а то ему, козлу, как-то битая ляжка попалась, он мне всю плешь проел!
– «Я свой бессменный идеал, свободу равен­ство и братство в торговой бане повстречал», – начал декламировать стихи дядя Антон. – Не в торговой бане, друзья мои, а в пампасах, здесь нет чинов и званий. Здесь единственное место, где настоящая свобода и демократия! Ты там меня не записываешь, Василич? Знаю я вас, сволочей. Здесь всё по-братски. Давайте чаёк поставим. И медовухи твоей ещё попро­буем. Славный продукт! Жил бы на Западе, свой бренд бы зарегистрировал – был бы мил­лионером!
Пока Васильич разделывал туши и раскла­дывал мясо по пакетам, все собрались у им­провизированного дастархана.
– Можете тоже по сто грамм, – разрешил дядя Антон пилотам, – сегодня ночевать на метеопосту будем, а завтра чтобы ни грамма!
Отец разлил медовуху по алюминиевым кружкам, а дядя Антон произнёс длинный и красивый тост:
– За пампасы, братцы! Бросить бы всю го­родскую суету, да уйти сюда жить! Много ли человеку нужно в этой жизни! Кусок хлеба и свобода! Ну давайте за свободу! За тех, кто лишён этого величайшего дара. Кто находит­ся сейчас далече и не имеет возможности вот так, как мы, остановиться, где захотел, выпить стопку, закусить, порыбачить, поохотиться. Ещё я хочу выпить за тех мудрых людей, кто нашёл в себе душевные силы оставить нашу суету сует и выбрать свободную жизнь в пам­пасах. За тебя, брат!
Дядя Антон чокнулся с отцом.
Ночевали мы на метеопосту. Вечером жари­ли шашлыки из джейрана. Взрослые выпива­ли, а я на удочку прямо с пирса поймал здоровенного сазана.

Начальник метеопоста за ужином рассказы­вал историю:
– Вы представляете, кого я на той неделе видел?! Секретаря ЦК! Я с ямы выезжаю, у меня два осетрёнка в лодке: один на 25 кг, а второй нормальный такой – под сороковник. Тут раз, и из-за поворота лодка! Инспектор Рахимов. Знаете такого? И у него в лодке какой-то мужик сидит с ружьём. Машут мне. Я думал выкинуть осетров за борт на всякий случай, но потом думаю: да ладно, Рахимов нормальный пацан, все свои же. Подъезжаю. Смотрю лицо у мужика знакомое. А Рахимов говорит: «Чё рот открыл, не узнал?»
– Узнал, конечно. Здравствуйте, говорю, очень рад, что довелось увидеть такого человека живьём.
– Чё у тебя там рыба хорошая есть?
– Есть, говорю, вот два курносых. И перебрасываю им осетрят в лодку.
Тут секретарь приказал Рахимову: «Он нам дал рыбу, а мы ему давай дадим лысух».
Рахимов мне в лодку бросил штук десять лысух. У них лодка была буквально набита лысухами, с горкой.
А секретарь потом и говорит мне: «Вы здесь хорошо живёте. По-честному. Я тебе лысуху, а ты мне рыбу. Нет у вас здесь вот этой подлости, что у нас в городе есть. Интриги всякие, зависть, клевета. Я здесь душой отдыхаю».
И тут все начали рассказывать про свои встречи на охоте со знаменитыми людьми.
Егерь дядя Лёша вспомнил, как он встретил на озере какого-то мужика с ружьём и резиновой лодкой.
– Подъезжаю к нему, – говорит дядя Лёша, – мужик в АЗК стоит прямо по грудь в воде, а уток в лодку бросает. Ну я спрашиваю: «Алё, мужик, ты чё тут делаешь, тут государственный природный заказник. Где путёвка? Разрешение на оружие? Охотбилет?», а он мне отвечает: «Знаешь, сынок, езжай на рейд, там катер стоит. На катере генерал-лейтенант Скворцов. У него все путёвки, наверное, остались. Спроси у него. Он всё сделает, что надо. А сейчас не мешай, вон, видишь из-за тебя серая ушла. А, чёрт!
Я, в общем, догадался, что мужик непростой, но думаю, а чё мне будет? Познакомлюсь с генералом, пригодится. Ну и, может, нальют. Подъезжаю к катеру, говорю: «Там у вас мужик в АЗК стоит». А этот самый генерал мне отвечает: «А ты что к нему подплывал?» – Ну да, говорю, подплывал.
– Как он тебя не пристрелил?! – удивился генерал, – он самого Берию пристрелил. Это же маршал Батицкий. Вот ты дурак!
Ну я тут быстро сообразил и говорю: «Нет, мы поговорили нормально, маршал приказал мне ехать на катер. Так и говорит, езжай на катер, там тебя угостят». «Ну тогда залазь», – скомандовал генерал.
– Я не знаю, где их учат так пить, – продолжал егерь дядя Лёша. – Говорят, в КНБ есть специальные таблетки, что пьёшь и не пьянеешь. Вот он вместе со мной пузырь ушатал, а ни в одном глазу. Я чуть окосел, тогда меня этот генерал выгнал, – пить, говорит, не умеешь.
Из этого двухдневного авиапутешествия в компании профессиональных защитников природы я вернулся законченным, морально устойчивым и идейно подготовленным браконьером.
С тех пор прошло больше 40 лет. Нет уже в живых ни дяди Антона, ни егеря дяди Лёши, ни маршала Батицкого, ни секретаря ЦК, мои друзья Аскарка и Колян отработали в инспекции, отсидели за торговлю соколами, потом много лет работали то в одной природоохранной структуре, то в другой. Колян снова отсидел, а когда вышел, был зарезан в разборке с аркалыкскими. А Аскарка уже в зрелые годы обзавёлся дипломом и стал большим начальником.
Инспектор Рахимов ещё в 90-х уехал в Израиль и стал дистрибьютором водки «Кеглевич».
Сайгаки исчезли из наших мест лет 20 назад, а джейраны иногда попадаются, но очень редко.
Осётры в речке вывелись.
Аральское море тоже исчезло.
Да и страны, в которой всё это происходило, тоже больше нет. Поэтому я могу писать о ней всё, что считаю нужным, не страшась обвинения в злопыхательстве и очернении действительности.
А когда я отправляюсь на браконьерский промысел, я до сих пор беру два патрона. Ну максимум четыре.

Фото из архива редакции