Каждая страна в той или иной степени использует элементы двух стратегий охраны природы: консервейшн, условно назовём эту стратегию «пряником», и презервейшн, а эту – «кнутом». И выбирает их соотношение в разных пропорциях – в соответствии со своими социально-экономическими условиями. При наличии политической воли обе стратегии работают достаточно эффективно, а в отсутствии таковой, обе дают примерно одинаковый результат – стремящийся к нулю.

Консервейшн (Conservation) – стратегия охраны природы, возникшая в конце XX века. Она основана на идее, что необходимо создавать такие социально-экономические условия, при которых местным жителям стало бы выгодно сохранять животный мир и ландшафты, рационально их используя. Классическим примером стратегии консервейшн стало восстановление вымирающей популяции сулейманова мархура в Пакистане путём справедливого распределения доходов от его трофейного использования.
Есть и другая стратегия: презервейшн (Preservation). Это система охраны природы, основанная на идее, что природу нужно охранять от людей методами административных запретов. Её эффективность доказал ещё император Фридрих, приказав вешать тех, кто выпасает свиней в королевских лесах. Благодаря этой жестокой мере в Западной Европе сохранилось несколько участков реликтовых дубовых лесов, некогда покрывавших громадные территории от Пиренеев до Карпат. Оказалось, что восстановить экосистемы дубовых лесов невозможно даже с помощью всего научного арсенала современного лесоводства. Лес – это не только деревья, это сообщество миллионов видов живых организмов, связанных бесчисленным количеством трофических связей, смоделировать которые не сможет даже самый современный компьютер. Бескрайние леса, что нынче видишь, пролетая над Западной Европой, – это вторично синтезированный суррогат, а настоящие дубовые леса сохранились только в бывших охотничьих владениях германских императоров. Примером стратегии презервейшн в современном мире являются заповедники, куда доступ посетителей ограничен или вовсе закрыт, а нарушителей ждут различные виды наказания. Олигархические охотничьи хозяйства, созданные для развлечения одного или нескольких лиц – это тоже презервейшн.
Каждая страна в той или иной степени использует элементы обоих стратегий и выбирает их соотношение в разных пропорциях – в соответствии со своими социально-экономическими условиями. При наличии политической воли, обе стратегии работают достаточно эффективно, а в отсутствии таковой обе дают примерно одинаковый результат – стремящийся к нулю. Толерантная Германия вроде как за консервейшн, но без «презервейшена» никакие «консервейшены» не работают. Кто бы платил за мархура 100 тысяч долларов, если бы с охраняющим его егерем можно было сторговаться за 300 баксов? Попробуй-ка в Германии нарушить какое-нибудь пустяковое правило охоты или рыболовства и получишь такой «презервейшн», что ой-ой-ой! Я не говорю, что будетс тем, кому придёт в голову спалить леса на берегах Рейна или Одера! Такое даже представить невозможно. Ангела Меркель сама бы прилетела тушить пожар, а искать террориста-поджигателя подняли бы весь бундесфер.
Как бороться с пожарами в дельте Или, я не знаю. Поэтому рецепты пусть дают те, кто за это получает зарплату. Моё дело понять, что реально происходит, и нарисовать «картину маслом», чтобы всем была ясна реальная ситуация.

…Мы сидим на кухне рыболовной базы в Южном Прибалхашье и делаем вид, что валяем дурака, но на самом деле мы решаем мировые проблемы. Вчера мы урегулировали украинский кризис. А сегодня мы решили обустроить дельту реки Или – сидим вот и обустраиваем.
Кроме меня в диспуте участвуют пятеро: три гида и два клиента. После некоторых прений мы пришли к выводу, что мы все за то, чтобы в Или было много рыбы, а в тугаях – много дичи. А вот по поводу того, как этого достичь, мнения разошлись.
– Нужно «электриков» всех расстрелять торсионными лучами! – предложил гид дядя Витя.
– И скот убрать, – добавил гид Вася, ещё подумал и добавил: – пусть Госдеп, разбомбит его фосфорными бомбами!
– Ты же вчера победил Госдеп новым радиолокационным оружием?!
– Нет, торсионными лучами будем бомбить гидов! – сказал гид Аскар. Он местный, и его брат разводит коров на острове. – Тебя, Васька, проще разбомбить – ты из города приехал, а люди здесь тысячу лет скот пасли – это земли нашего рода!
– Мы же платим деньги, – наступил на больную мозоль представитель Евросоюза Мартин. – Мы ловим рыбы мало, а платим много, вот на эти деньги вы и будете жить на своих землях.
Гиды обиженно примолкли. Последние дни резко похолодало, и Мартин действительно поймал только пяток вобл, но за сервис, проживание и питание заплатил, как положено, – по 22 тысячи тенге в сутки. Мартина пригласил на базу алматинский предприниматель Ербол, и он тоже немного конфузился перед своим партнёром по бизнесу за такое безответственное поведение рыбы. Поэтому Ербол решил скрасить горечь разочарования:
– На Балхаше много уникальных туристических объектов: петроглифы, Поющий бархан. Нужно развивать туризм!
Сообщение о петроглифах Мартин воспринял без энтузиазма. Он мечтал о хорошей рыбалке. Он читал, что в дельте Или ловятся сомы по 100 кг, а для того чтобы поймать пять вобл, ему не нужно было далеко лететь из Европы.
– Да, да! Рыбы много реально, просто не клюёт сейчас, – оправдывался Вася, ему тоже было немного неудобно перед Мартином – создавалась угрожающая для чаевых ситуация.
Я чувствую, что разговор затухает и подливаю ведёрко 92-го бензина:
– Вот сейчас в правительстве решают, что делать с дельтой – заповедник здесь организовать или национальный парк?
Организация заповедника означает, что все рыболовные базы должны быть ликвидированы, и убираться отсюда придётся всем: и Васе, и Аскару с его братом и даже Мартину с подводным ружьём. Такая перспектива никого из них категорически не устраивает. Если же будет организован национальный парк, то начнутся проблемы с арендованными земельными участками и инфраструктурой. Ведь многие вложили в рыболовные базы приличные деньги.
– Ничего не выйдет! – резко заявил дядя Витя, до того как перебраться в дельту, он 20 лет проработал в национальном парке. – В заповеднике или национальном парке егеря всё равно будут рыбачить, охотиться и скот держать.
– У нас в Чехии уже 200 лет запрещено пасти скот в лесах, – сообщил Мартин.
– А где же вы его пасёте? – удивился Аскар.
– А у нас специальные фермы есть для скота.
– А в правительстве обсуждается проект реинтродукции тигра! – для надёжности я плеснул ещё кружечку 96-го. И тут гиды завелись всерьёз.
– Ну ты такой большой, а в сказки веришь! – рассердился дядя Витя, – просто под эту марку кто-то хочет турбазы отмести!
– Лучше океанариум давайте сделаем, – подхватил Вася. – Запустим сюда акул, и всех вас таких умных заставим нырять!
– Продолжим, однако, нырять в стакан, – предложил дядя Витя. – Пока бутылка не обмелела!
Предложение оказалось весьма своевременным и было одобрено всеобщим открытым голосованием.

…По поводу тигра мне хотелось возразить серьёзно и аргументированно, но я не мог найти таких слов, которыми можно было бы объяснить местным ребятам, что они здесь лишние. Кроме того, не могу не признать, что толика житейской мудрости в словах старого гида есть. На самом деле, всегда были и будут люди, для которых экология – это всего лишь инструмент что-нибудь отжать и кого-нибудь нагнуть. Но есть и другие люди. По крайней мере, я в это верю.
На самом деле я считаю, что сохранение экосистем дельты – это очень нужное и важное дело. Ещё более важное, чем финансовые интересы Васи, дяди Вити, Аскара, его брата со стадом коров, и даже важнее увлечения Мартина с Ерболом подводной охотой. Но одно дело жертвовать своими частными интересами ради большой и реальной цели и совсем другое дело, если это приходится делать ради чьих-то мелких корыстных замыслов.
– Ну я работал в национальном парке 20 лет, – продолжил дядя Витя, – будет тоже самое, что и сейчас, только нас выгонят, а своих поставят, и те будут за деньги сюда пускать блатных.
Я всей душой, двумя руками и, если нужно, даже ногами и прочими частями тела за спасение дельты. Я за то, чтобы там было много рыбы и дичи. Я, как и все, люблю отдыхать и работать там, где незамутнённые реки и девственные леса. Но если мне придётся честно, как на исповеди, ответить: нужны ли мне такие реки и такие леса, если мне, как крестьянину Фридриха, будет запрещено ими пользоваться? Вот в «Завидово», например, много дичи, крутая охрана, Черномырдин без проблем стрелял там лосей, но мне-то от этого ни горячо и ни холодно! Зачем мне заповедник, если меня туда пускать не будут? Теоретически пусть он будет, конечно, мне не жалко, но готов ли я чем-нибудь пожертвовать ради такого заповедника? Например, отказаться от своей коровы? Или от увлечения подводной охотой?
Я-то понимаю, что заповедники нужны для науки, как эталонные участки неизменённых экосистем. И нам, массовым отдыхающим, там делать нечего, иначе они перестанут быть эталонными. И все заповедники – это благо, даже если мы там никогда не побываем. Я рассказал ребятам, что в Кыргызстане существует питомник для передержки конфискованных у браконьеров снежных барсов. Оказывается, он на 100 процентов финансируется частными пожертвованиями германских обывателей – фонд NABU собирает деньги на сохранение кыргызских барсов у простых немцев. Большая часть из тех, кто жертвует деньги никогда этих барсов не увидит, и всё же…
– Так у немцев денег много! А мне о своих детях подумать надо, кто их учить бесплатно будет? – Лёша возмутился самой постановкой вопроса.
В общем, как я понял, желающих лишиться реального заработка ради абстрактных идей охраны природы, найдётся немного.
Все мы любим охотиться и рыбачить среди нетронутой дикой природы. Но нас – таких любителей дикой природы – становится всё больше и больше с каждым годом. И чем больше нас становится, тем меньше дикой природы остаётся. Нетронутая глушь быстро превращается в дефицитный товар, и стратегия «консервейшн» предлагает рыночные механизмы решения этой проблемы. Её экономическое выражение заключается в том, что пользоваться этим дефицитом, имеют право те, кто в состоянии за него платить. Ну, может быть, ещё некоторое количество профессионалов, обслуживающих интересы тех, кто платит.

…Проект по сохранению вымирающего сулейманова мархура действительно удачный пример этой стратегии, недаром он вошёл во все учебники по охотоведению. В этом проекте все три кита, на которых стоит теория «консервейшн»: экономическая целесообразность, принципы социальной справедливости и интересы сохранения мархура плывут в одном направлении: иностранцы платят огромные деньги, местные сообщества получают львиную долю этих денег и потому высоко мотивированы в сохранении мархура. Они перестали выпасать своих тощих коз в местах обитания драгоценного зверя. Но, например, снежный барс в эту экономическую схему уже не вписывается. Он питается мархуром, и местные жители его убивают, как конкурента и, конечно, ради дорогой шкуры. А ведь для экосистемы барс ничуть не менее ценный вид, чем мархур.
Специалисты заметили, что условия для рыночных механизмов охраны природы есть не во всех ландшафтных зонах и не для всех биологических видов. Фокус проходит не со всеми социальными группами местного населения. Убери из пакистанской схемы любую из этих трёх составляющих, и безупречный экологический механизм начнёт чихать и дымить на двух цилиндрах.
Что делать, если в биоте нет такого сверхдорогого и востребованного вида, как мархур?
Что делать, если сельское население не так гомогенно, как патриархальная община горных районов Белуджистана, где до сих пор сохранился родовой строй, и авторитет старейшин непререкаем?
Как это будет работать там, где общины нет как таковой – где каждый индивид сам за себя? Дядя Вася, например, рубит бабло на мархуре, счастлив и мотивирован мархура охранять, а дяде Пете это совсем не нравится, и он мотивирован набить дяде Васе морду, сжечь лес и запустить на пожарище своих коз.
Что делать, если государство вообще не желает делиться с местными жителями доходами от использования условного мархура?
Что делать, если необходимая для разведения мархура категория земель отсутствует в земельном кодексе?
Беда всех теорий в том, что каждая из них работает только в конкретных социально-экономических условиях.
В Китае, например, неплохо действует стратегия презервейшн – не хуже, чем у Фридриха. Административные меры: штрафы, сроки, конфискации работают очень хорошо в странах с сильной властью и низким уровнем коррупции, а там, где этих условий нет, толерантный егерь-гуманист с зарплатой в тридцать тысяч тенге согласен занимать свою должность, только, если ему никто не будет мешать «решать свои вопросы».
В просвещенной Чешской Республике законы намного мягче, чем в КНР, но попробуй-ка их нарушить! Вроде там охотничье хозяйство организовано, как и у нас, на условиях сервитута – вторичного землепользования, но там почему-то охотники прекрасно ладят с фермерами – скот выращивают на фермах, а в лесах разводят диких животных. Но для того чтобы чешские законы заработали у нас, нам нужно стать чехами.

Так что же нужно для сохранения уникальных природных комплексов дельты реки Или: богатый турист, как в Пакистане, суровый полицейский, как в Китае, или европейская культура, как в Чехии?
Я не беру на себя смелость что-то советовать, пусть это делают уполномоченные лица – моя задача показать, что происходит в дельте и что об этом думают те, кто непосредственно вовлечён в процесс. Задаю этот вопрос ребятам.
– Помнишь виноградники повырубали при Горбачёве? – отвечает дядя Витя. – Если базы снесут, потом тоже скажут: «Извините, ошибочка вышла – погорячились чутка». С браконьерами бороться – мотивации нет. Что с него взять с сиволапого, кроме геморроя? Разве что генератор стоимостью 100 баксов отобрать! А с базами другое дело. Тут «любовь с интересом», как Жеглов говорил.
Я привёл такую аналогию:
– Что будет с рестораном, если в него перестанут пускать посетителей, чтобы никто случаем не напился и не перебил посуду? Если владельцы ресторана не хотят бардака в своём заведении, им придётся потратиться на секьюрити, а не запрещать вход. А навести порядок в таком труднодоступном и проблемном регионе, как дельта, сложнее, чем ресторан охранять! Так почему же у охранника в ресторане зарплата в несколько раз выше, чем у егеря? Почему в элитных ресторанах на должность повара берут специалистов высокого класса, а не своих родственников, которых из ПТУ за неуспеваемость выгнали?
Если заповедник и национальный парк ребятам не нравится, может, их устроит вариант заказника? Не успел я озвучить идею, как дядя Витя её тут же разбил в пух и прах.
– Вот ты говоришь секьюрити! – он уже почти кричал на меня. – А где ты видел секьюрити без юридического лица, без штата, без зарплаты, без техники? Видел такую секьюрити? Так вот, такие два заказника уже существуют, чего ещё надо? Охотиться нельзя, но если очень хочется, то можно!
– А если в виде эксперимента, скажем, создать новый тип заказника, – я, конечно, фантазировал. – Например, рекреационный заказник. Где можно заниматься только туризмом: рыболовным, охотничьим, экологическим. Заказник имел бы свой штат. Ввели бы чёткие правила противопожарной безопасности.
– А кто пойдёт туда работать за 30 тысяч тенге? – спросил дядя Витя. – Ты пойдёшь, Вася?
– А чё? Пойду! Оружие дадут, корочки! Можно будет так же рыбачить и клиентов принимать – только деньги в карман! Никто проверять не будет. Егерь – какой-никакой начальник – ему можно всё.
– Нет, нет, нет, – запротестовал я, – давайте представим, что всё по-серьёзному. Что контроль будет жёсткий: взял взятку – тюрьма, допустил пожар на участке – плати ущерб. Никакого браконьерства – только зарплата. На таких условиях пошёл бы?
– Я что, похож на чокнутого? Да такого и не бывает!
– Ну всё же, теоретически, давай представим, какая тебе зарплата нужна, чтобы только на зарплату жить и с «бракашами» по-серьёзному воевать?
– Ну если теоретически, то в сезон любой рыбак или гид, кто крысу душит, штуку баксов имеет. Думаю, если только на зарплату, то мне минимум штука нужна. И то, я сейчас штуку имею – ничем не рискую. А если с «бреками» воевать, могут и картечью угостить. Вон инспекцию поколотили недавно, а те тык-мык; встречная жалоба – по-мирному развели.
– Тут мало штуки. Больше надо – опасная работа.
– Раскатал губу! Кто тебе даст штуку?! Дурак думкой богатеет! – скептически хмыкнул дядя Витя.
– Ну мы же просто мечтаем! – развивал я свою мысль, – например, за пользование биоресурсами турбазы будут платить деньги заказнику: путёвки, лицензии. Или, может быть, акцизный налог на пользование ресурсами дельты придумать. На эти деньги инспекторам будет создан дополнительный фонд заработной платы.
– А у меня шуряк в ГАИ работает, им зарплаты подняли, но они всё равно берут, – сказал Вася. – Штуку им дашь, они две захотят, всё равно будут деньги с охотников брать.
– Ну а если природопользователи дельты создадут что-то вроде совета или ассоциации и будут осуществлять антикоррупционный общественный контроль?
– Васька, пойдёшь председателем совета? Секретаршу дадут с длинными ногами, водилу с мерседесом!
– А можно вместо водилы мне две секретарши? Я сам рулить умею!

Пустопорожний разговор гидам надоел, они явно хотели сменить тему, но я должен был задать ещё один вопрос.
– А кто дельту выжигает?
– Да все кому не лень! Чабанам нужен свежий камыш, охотники и рыбаки тропы прожигают – зимой ветром камыш валит – весной на озёра проехать на лодке не могут, ну и жгут.
– Ну а как с этим бороться?
– Ну иди лови! Схватишь за руку в тот момент, когда спичку подносит – докажешь, не схватишь, извини – презумпция невиновности.
– Ну, например, в договоре аренды участков дельты внести ответственность за противопожарную безопасность – возник пожар на твоей территории – договор расторгается за невыполнение договорных обязательств.
– Ага, я, например, вложил кучу денег в базу, а какой-то ишак за 10 км по ветру поджог, и пожар ко мне пришёл, и все мои инвестиции накрылись? Какой дурак тогда будет туризмом заниматься? Знаешь, как камыши быстро горят: огонь через протоки 50 метров перелетает!
Разговор не клеился, и мы легли спать, так и не обустроив бедную дельту. Действительно, пусть решают умные люди, им за это зарплату платят. Как говорил один местный рыбопромышленник: «Обмелеет – неводом с середины всю рыбу вычерпаем, продадим и в город жить уедем. Главное – на квартиру в городе заработать».

Фото автора