Охотники за мягким золотом с помощью топора, кремниевого ружья и неукротимого духа авантюризма открывали самые потаённые уголки планеты, уходя за пределы тогдашнего цивилизованного мира порой на десятки тысяч километров.

В след за охотничьими каноэ в лесную глухомань проникали старатели, а за ними повозки торговцев, вскоре по лесным опушкам начинали стучать топоры и прокладываться дороги, неизбежно появлялись фактории и трактиры, затем приходили сборщики податей и таможенные офицеры – государство накладывало на новые территории свою тяжёлую руку, вытесняя первопроходцев всё дальше и дальше в дикие края. Казалось, не будет конца этому вечному поиску свободы и охотничьей удачи, но, довольно скоро выяснилось, что всё в нашем мире имеет конец – наша голубая планета оказалась не безразмерна! Двигаясь навстречу друг другу с разных сторон земного шара, джентльмены охотничьей удачи прошли сквозь два континента, как нож сквозь масло, и в один прекрасный день столкнулись лицом к лицу, или скорее ружьём к ружью, на диком тихоокеанском побережье.
Эпоха пионеров – следопытов-зверобоев закончилась, но их романтический образ занял прочное место в приключенческой литературе. Скромный клерк из Филадельфии Фенимор Купер оказал большее влияние на умы и сердца миллионов мальчишек, чем любая официальная молодёжная организация. Но ещё больше, чем детская беллетристика, наше воображение поражают документальные свидетельства о реальных путешествиях той поры.

Подвиг экспедиции Московитина
Например, когда мысленно рисуешь маршрут похода Александра Московитина к Охотскому морю, не верится, что это фантастическое путешествие совершили не какие-то мифические супергерои, а простые люди, такие же как мы, имеющие такую же, как и у нас, физиологию и нервную систему: склонные к простудам, гастритам, фобиям и депрессиям.

За пять лет Московитин с сотоварищами без карт и GPS, ориентируясь по звёздам и согласно интуиции, обогнули изрядный кусок континента, заметный даже на глобусе. Как они перешли Становой хребет?! Даже при современном горно-туристском снаряжении этот маршрут имеет 5-ю категорию сложности. После горного треккинга в пару тысяч километров они топорами срубили лодки и прошли на них 4 тысячи километров по Зее и Амуру, захватив по пути несколько манчжурских крепостей. На краю света сибирские охотники упёрлись в неведомый океан. Все они родились в тайге и моря никогда не видели. Что же они сделали? Впали в депрессию? Запили с горя? Нет, они достали свои волшебные топоры, выстругали морской корабль и прошли на нём 2500 км по бурному Охотскому морю до широты современного Охотска.
Обогнув добрую часть Евразии, они по звёздам рассчитали, что если идти на восток, то рано или поздно выйдешь к Лене. Так они открыли Охотский Волок, дошли на лыжах примерно до места современного Якутска на Лене, снова срубили лодки и сплавились 4 тысячи километров до Байкала. В эту экспедицию отправились 120 человек. Через шесть лет живыми вернулось лишь 11. Девять из десяти сложили свои буйные головушки в безвестных таёжных могилах.
Интересно, как сложилась дальнейшая судьба тех, кому удалось выжить в этой запредельной по степени риска авантюре? Может быть, они прошли курс психологической реабилитации и до конца жизни писали мемуары о своих подвигах? Или глушили нервный синдром пьянством и наркотиками?
Нет, они поступили по-другому. Прибыв в Иркутск осенью, они за зиму сколотили новую ватагу уже в 400 человек и по своим следам снова отправились к далёким Охотским берегам. Слава о богатейших землях быстро распространилась по Сибири, и партии авантюристов уходили в новые края одна за другой. За 28 лет охотники-промысловики освоили все Охотское побережье вплоть до Чукотки, а в следующие 80 лет добрались и до Калифорнии.
…Ещё в конце 80-х прошлого века устроиться на работу охотником-промысловиком было непросто. Эта профессия всё ещё считалась высокооплачиваемой, престижной и окутанной романтическим туманом (и запахом тайги). Но с переходом на рыночную экономику доходы охотников сократились, престиж профессии упал, а вектор романтики в сердцах мальчишек усилиями перестроечных СМИ как-то незаметно от Джека Лондона и Фенимора Купера сместился в сторону сериала «Бригада». Массовое увлечение турпоходами, песни Визбора у костра – всё осталось в тоталитарном прошлом, а ветер новой романтики призвал молодёжь на «стрелки, тёрки и разборки».
Старой таёжной романтике остались верны лишь немолодые люди, из тех, кто не смог или не захотел менять образ жизни. Их, не прогнувшихся под изменчивый мир, сейчас принято считать неэффективными. Может, оно и так, но они оказались сейчас единственными хранителями древних охотничьих традиций и навыков.

Охотники-соболятники: от истории к современности
Мы с моим другом Русланом Магзумовым решили сделать небольшую телепередачу о жизни современных охотников-соболятников. Директор охотничьего хозяйства «Чёрная Уба» Евгений Сидельников любезно согласился нам помочь собрать необходимый материал. В течение недели мы делили все радости и трудности охотничьей жизни, ходили по тайге на камусных лыжах, помогали ставить капканы на соболя, ночевали в таёжных зимовьях и длинными зимними вечерами под треск смолистых поленьев в буржуйке разговаривали о проблемах и перспективах нашего охотничьего хозяйства. Из высоких кабинетов будущее отрасли представляется вполне радужным, а вот как оно видится из избушки охотника-промысловика, мы и пытались понять на заснеженных склонах Тигирекского хребта.
После развала Госохотпромхозов отрасль на долгие 15 лет оказалась подвешенной в воздухе. Только в 2005–2006 годах в республике было создано более 600 охотничьих хозяйств, были предприняты первые, до сих пор ещё не очень внятные попытки реанимировать пушной промысел. Справедливости ради нужно сказать, что промысловая охота находится в глубоком кризисе не только в постсоветских странах, но и во всём мире.
Промысловики США столкнулись с этой проблемой ещё в конце XIX века: в условиях сокращения площадей и естественной продуктивности промысловых участков при одновременном увеличении объёмов клеточного разведения пушных животных, охотники не смогли конкурировать с бурно развивающейся индустрией пушного звероводства. К концу XX века эти процессы достигли своего апогея. Звероводы Китая, скандинавских государств, Греции, Новой Зеландии и других стран завалили пушные рынки дешёвым и качественным сырьём, что сделало промысловую охоту нерентабельной.

Трапперство должно было либо исчезнуть, либо приспособиться к новым экономическим условиям.

К концу XX века трапперство как-то незаметно из способа добычи пушнины превратилось в охотничью традицию, в любимый многими американцами вид активного отдыха и разновидность туризма. Из года в год растёт число горожан, желающих на время сбежать от избытка цивилизации в леса и немного пожить той жизнью, какой жили их деды и прадеды. Дикая нетронутая природа становится всё более изысканной и дорогой роскошью. Дети и внуки трапперов превратились в работников сферы туризма. Это востребованный вид туризма, который ВТО классифицировала как разновидность экологического туризма. Горожане платят профессиональным охотникам деньги за то, что те дают им возможность прикоснуться к колориту давно ушедшей эпохи: пожить несколько дней в затерянном в лесах зимовье, довольствуясь материальным колоритом времён Дикого Запада. Снаряжение для таких туров, включая оружие и одежду, тщательно копируется с экспонатов XIX века.
Эти традиции начинают проникать и в ряды наших казахстанских любителей активного отдыха. Мой спутник Руслан – житель северной столицы, также предпочитает проводить свой отпуск не на пляжах тропических стран, а в живописных уголках Казахстана.
– О стандартной турпоездке за рубеж друзьям даже рассказать нечего, – говорит Руслан. – Ведь они сами там были не раз. Я провожу отпуск исключительно в Казахстане, а за рубежом бываю только по работе. Поначалу думал: для разнообразия посмотрю только самые репрезентативные исторические и при-родные объекты Казахстана, но потом понял, что для того чтобы увидеть десятую часть всего интересного, что можно увидеть в Казахстане, жизни не хватит. В таком путешествии, как сейчас, мы видим не только дежурные красоты – мы видим природу, историю и народную жизнь в их взаимосвязи. Это даёт гораздо большую пищу и уму и сердцу, чем фотография возле Эйфелевой башни.
От районного центра Риддера до охотничьего участка на реке Чёрная Уба нас с Русланом подвозит Евгений. До «поселья» – так местные жители называют экологическую деревню для туристов, мы добираемся на машине, а дальше до зимовья ещё 40 км – на снегоходе.
– Каждую весну мы проводим учёт животных, в том числе и соболя, – говорит Евгений. – Учётом должно быть охвачено 80 процентов площади хозяйства. Квота на соболя определяется из расчёта 65 процентов от учтённого в марте поголовья. В прошлом марте мы учли 135 особей соболя и получили квоту на добычу 72 соболей. Неосвоение квоты является таким же нарушением, как и перелов. Грамотное охотничье хозяйство – это когда изымается не больше и не меньше, а ровно столько, сколько определяет наука. Но обловить всю площадь охотничьего хозяйства нелегко – это громадная работа, требующая большой квалификации. Старые охотники потихоньку уходят, а передавать знания некому. Вроде и желающие есть жить на природе, но как-то всё не охотники попадаются. Нет у них ни азарта, ни выносливости, и руки как будто не из того места выросли. Если этого нет у человека, то и учить его бесполезно. Вот и носимся с Виктором вдвоём: на каждого по 15 км путиков. Но экологическая деревня сейчас мало-помалу начинает выручать – приезжают туристы вроде вас, хотят посмотреть, что такое соболиная охота.
Виктор – настоящий таёжник: сухой, выносливый, немногословный. Большую часть жизни он провёл в тайге и знает о здешних местах, о тайных тропах животных больше всех профессоров с академиками вместе взятых. Евгений сдаёт нас на руки Виктору и уезжает на поселье утрясать хозяйственные дела. А мы примеряем камусные лыжи, делаем пробную экскурсию вокруг первого зимовья, паримся в бане и, слушая приёмник «Океан», пьём наваристый чай из чаги с какими-то секретными травками и листочками.
– Алтайский корень, он для выносливости полезный, – строго сообщил Виктор, – пейте с мёдом, господа хорошие, да спать ложитесь. Завтра до верхнего зимовья пойдём – это почитай до самого белка. Устанете не устанете, а до зимовья завтра по любому дойти надо!
Берёзовые дрова в буржуйке так разогревают избушку, что мы с Русланом до полуночи ворочаемся – никак не можем уснуть, но когда печка остывает, начинаем натягивать одеяла. А под утро уже и одеяло не спасает от холода, я забрался в пуховый спальник. Часов в 5 утра Виктор затопил печку, и в избушке снова стало тепло.

Шли на соболя, добыли зайца
Выходим на рассвете, снег всё завалил – Виктор прокладывает новую лыжню и стряхивает снег с капканов, мы с Русланом снимаем процесс на видео, между делом пытаясь ему чем-нибудь помочь. Между прочим, по программе мы сами должны поохотиться на зайца – Евгений на всякий случай выписал нам по путёвке. И вот поляна под кедром густо утоптана заячьими следами. С учётом того, что ночью шёл снег, можно сделать вывод, что наш долгожданный трофей прячется где-то рядом. Но военном совете решили, что Руслан будет охотиться, а я снимать процесс на видео. Мы проходим ещё сотню метров и из-под вывороченного корня, буксуя в рыхлом снегу, вылетает здоровенный беляк. Руслан не ударил в грязь лицом, выстрел оказался верным. Заяц дотягивает Руслану до пояса! Здешние беляки, кажутся просто бегемотами по сравнению с нашими песчаниками толаями из Алматинской области.
– Ура! Вечером нас ждёт шулюм!

К концу XX века трапперство как-то незаметно из способа добычи пушнины превратилось в охотничью традицию, в любимый многими американцами вид активного отдыха и разновидность туризма. Из года в год растёт число горожан, желающих на время сбежать от избытка цивилизации в леса и немного пожить той жизнью, какой жили их деды и прадеды. дикая нетронутая природа становится всё более изысканной и дорогой роскошью. дети и внуки трапперов превратились в работников сферы туризма. Это востребованный вид туризма, который ВТО классифицировала как разновидность экологического туризма. Горожане платят профессиональным охотникам деньги за то, что те дают им возможность прикоснуться к колориту давно ушедшей эпохи: пожить несколько дней в затерянном в лесах зимовье, довольствуясь материальным колоритом времён дикого Запада. Снаряжение для таких туров, включая оружие и одежду, тщательно копируется с экспонатов XIX века.

«На жердь» и «на подрез»
Местные охотники применяют два способа лова соболей: «на жердь» и «на подрез». Как правило, до Нового года соболя охотно ловятся в капканы, установленные на жердях без всякой маскировки, нужно только не жалеть приманки. На приманку идут шкуры копытных животных, зайцы, сеноставки или рябчики.

Но во второй половине зимы соболей как будто подменяют, они становятся крайне осторожными и благоразумно избегают незамаскированных капканов. Тогда охотники меняют тактику: заметив свежий след, они специальной лопаткой снимают рядом с ним кусочек наста, подрезают нишу и ставят капкан прямо под след. После чего аккуратно маскируют все следы. Да ещё в пружинку вставляют пихтовую веточку, так как чуткое ухо соболя может уловить звук, издаваемый на морозе натянутой пружиной капкана.
Соболятники различают местного соболя и ходового. Осенью и в начале зимы соболя активно расселяются по всем пригодным угодьям. Это либо молодые животные, либо очень голодные и измотанные длительным переходом. Они ещё не знакомы с местными деталями ландшафта, поэтому менее осторожно реагируют на следы человеческой деятельности. В январе миграция заканчивается, и все соболя становятся местными – теперь они крайне чутко замечают все изменения.
Целый день уходит на подъём к верхнему зимовью в верховьях реки Латчихи. Последние кедры, а за ними белки Тигирекского хребта, на той стороне хребта начинается Горный Алтай Российской Федерации. Сейчас на вершинах белка лежит трёхметровый слой снега, а в начале мая через него нескончаемой вереницей пойдут на территорию Казахстана копытные: лоси, маралы, косули, а за ними хищники: медведи, росомахи, волки. Животные заключили таможенный союз раньше людей, весной и осенью, примерно в одно и то же время они, без виз и деклараций переправляют через границу сотни тонн своей биомассы.
И вот мы, наконец, в верхнем зимовье. Отстёгиваем лыжи и без сил валимся на топчаны. Но нужно вставать и готовить нашего зайца. Виктор занимается обработкой своего улова – он снял с путика два соболя. Это для него очень удачный день.
Вспомнились строки Владимира Арсеньева, о том, что в середине XIX века хороший охотник в Уссурийской тайге мог наловить за сезон до 150 соболей. Но в начале XX века (во время экспедиции Арсеньева) численность соболя была настолько подорвана перепромыслом, что охотник за зиму в среднем ловил только 10 соболей. Но это всё равно было выгодно из-за высокой цены меха – за одного соболя можно было выручить сумму, равную стоимости нескольких коров. В те времена это была сверхприбыль, и в этом заключалась трагедия промысловой охоты.
Уверен, что пионеры-охотники по-своему любили дикие просторы нетронутых лесов, дававших им спасение от жадной и не всегда праведной власти. Но так странно устроен этот мир, что мы часто губим в первую очередь то, что любим. Открывая первозданную глушь, пионеры лишали её первозданности – чрезмерная охота быстро подрывала богатство животного мира. К концу XIX века описанное Арсеньевым сокращение численности соболя наблюдалось по всей территории Сибири. В советские времена благодаря жёсткой государственной политике удалось повысить поголовье до промыслового уровня. Государство принимало у штатных охотников соболей по цене от 100 до 250 рублей в зависимости от цвета и продавало на пушных аукционах от 100 до 600 долларов за шкурку.
Сейчас шкурки соболя в Казахстане в среднем стоят около ста долларов. С учётом интересов пушных дилеров, охотнику достаётся только часть от этой цены. Средний улов зависит от разных причин, в первую очередь от урожая рябины. Если посчитать связанные с промыслом накладные расходы, например стоимость снегохода, без которого в тайге зимой делать нечего, говорить о доходности промысловой охоты пока не стоит, но радует уже сам факт, что промысловики умудряются выживать и сохранять древние охотничьи традиции.
– Как же ты сводишь концы с концами? – спрашиваем Виктора.
– А куда я пойду? В системные администраторы? – отвечает он не без сарказма.
В половине пятого уже почти темно. На печке аппетитно шипит заячий шулюм, а мы с Русланом, раскрыв рты, слушаем рассказы Виктора о его непростой жизни в тайге, о схватках с медведями, о заброшенных лагерях НКВД да старых рудниках, о кладах, зарытых в стародавние времена лихими людьми. Для нас он стал настоящим хранителем древностей. Спать не хочется – всего 8 часов вечера. Верховья Латчихи заливает искристый свет полной луны. В ночной тайге светло как днём. Выходим фотографироваться.
– Какая красота! – не удержался от восторга Руслан.
– На самом деле красота, – рассуждаем мы с Русланом. – И если эту красоту сравнивать с музеем под открытым небом, то Виктор, выходит, является музейным работником. А любой работник, даже музейный, должен получать какую-никакую зарплату. И платить её, скорее всего, придётся нам – охотникам и любителям активного отдыха на природе!

За охрану природы нужно платить
Я высказывал эту мысль многим любителям активного отдыха на природе, и, честно говоря, она понравилась немногим. Люди готовы платить за различные услуги и товары, но общение с дикой природой они считают своим прирождённым правом и уверены, что должны пользоваться им бесплатно. Даже небедные люди убеждены, что платят за активный отдых на природе только «лохи».
Мы готовы просадить много республиканских бюджетов охотничьего хозяйства в казино, тратить на представительские машины и на недвижимость за рубежом в тысячи раз больше, чем на охрану природы, но когда речь заходит о том, что егерю нужно заплатить за его нелёгкую работу, мы дрожащей рукой наливаем ему стакан водки. Чего ему ещё надо, сиволапому?!
Мне кажется, что рано или поздно мы придём к пониманию того, что за охрану природы нужно платить. Платить достойную плату специально обученным людям, готовым посвятить этому занятию всю свою жизнь. И делать это придётся нам – охотникам, рыболовам и экологическим туристам, потому что кроме нас никто этого не сделает. Наивно и как-то не очень достойно надеяться, что придут какие-то международные фонды, какие-то американцы и дадут гранты на сохранение нашей природы.
Американские охотники, любители природы и производители туристического снаряжения уже заплатили сотни миллиардов долларов, чтобы восстановить отдельные лоскутки загубленной предыдущими поколениями дикой природы.
В Европе уже не осталось настоящей первозданной природы – уже никому не удастся увидеть те дремучие европейские леса, в которых охотились на туров свирепые галлы и тевтоны. Современные европейские национальные парки, заповедники и охотничьи хозяйства полны дичи, но это уже вторичная, искусственно восстановленная на отдельных участках природа. Поддержание на должном уровне такой синтетической, вторичной природы требует от европейцев громадных вложений. Эти расходы ложатся на плечи миллионов любителей отдыха на природе. За это их можно уважать.
А себя мы начнём уважать, если сами сохраним свою дикую природу, причём за собственный счёт. Мало говорить: «Природа, природа!» – нужно ещё понять, на что мы готовы ради её сохранения. У нас в отличие от Европы ещё сохранились отдельные уголки по-настоящему дикой, первозданной глуши, ещё сохранились настоящие таёжники, несущие древние традиции и навыки, и мне кажется, что если мы их потеряем, наша жизнь станет гораздо беднее и бесцветнее. Пляжи Антальи и Таиланда не заменят нам этой потери.
Неделя пролетела как один день. Но нам с Русланом этот, в общем-то, банальный для местного охотника поход к Тигирекским белкам показался грандиозным путешествием, словно мы добрались не до Верхнего зимовья, а до Охотского моря с Александром Московитиным. С той лишь маленькой разницей, что из нашего похода все участники вернулись живыми, здоровыми и полными положительных эмоций. Психологическая реабилитации не потребовалась. Прибыв домой, мы тут же принялись выкладывать фото в социальные сети и уже собрали массу восторженных комментов! Надеемся, что за нашей группой, как за первопроходцами эпохи великих географических открытий, пойдут другие отряды туристов, и таёжный охотник Виктор на склонах Тигирекского хребта не останется без работы, даже в условиях падения цен на пушнину.

Фото автора