Пожелтевший  лиственничный лес спускался к реке.  В чаще Медведь чувствовал себя увереннее, чем на открытых пространствах, особенно в светлое время суток. Вершины гольцов припорошил первый сентябрьский снег, а долина Омилона пестрела яркими красками. 

«Золотая осень!» – подумал бы медведь, если бы умел думать и различать оттенки спектра. Но жёлтый и зелёный цвета он отличать умел, поэтому, понимал, что здесь зима, а внизу лето, и там можно найти что-нибудь вкусное.

Куда и зачем он шёл, он не знал. На этот вопрос не смог бы ответить никто в мире, кроме медвежьего бога, уготовившего ему такую судьбу.  Он всегда куда-то шёл. Уже четырнадцать лет, просыпаясь в апреле, он шёл до тех пор, пока ноябрьские метели не загоняли его в берлогу.   

Много лет назад, когда Медведю было несколько месяцев от роду, они с матерью и братом паслись на брусничном поле. Вдруг на них напал чужой самец. Он был больше медведицы почти в два раза, и она, спасая свою жизнь, в ужасе убежала, а Медвежонок замешкался, и чужак придавил его могучей лапой, сломав несколько рёбер.     Медвежонок завизжал так громко и так отчаянно, что этот крик разбудил в его матери древний инстинкт – она вернулась, атаковала самца и погибла в безнадёжной попытке спасти своего детёныша.  А Медвежонок со сломанными ребрами, пока хватило сил, бежал как можно дальше. Когда стемнело, он затаился в яме под пнём, и провёл там несколько дней, пока голод не заставил его отправиться на поиски еды. 

Постепенно рёбра срослись, а привычка убегать подальше от всего, что казалось опасным, осталась.  Он уходил всё дальше и дальше от побережья океана, туда, где леса были гуще, и реже встречались собратья по виду.  Он хотел найти свободный участок, пусть даже не очень богатый кормом, но зато безопасный. Но таких участков не было. Везде, даже вдали от моря и рыбных рек, было хоть и меньше медведей, но они всё равно были. Поэтому приходилось уходить дальше. Он дошёл до большой реки, на берегу которой жили странные двуногие существа. Медвежонок боялся всего незнакомого и поспешил развернуться и уйти в другую сторону.

К осени, чудом набрав жира, он всё же сумел залечь в спячку, хотя шансов на это у него было не много. Весной продолжил свой бег от опасностей, которыми была полна тайга. 

Ему пришлось самому учиться выкапывать корешки, искать красные тушки мёртвых лососей, отличать съедобные грибы от ядовитых, и прятаться от всех обителей тайги, даже таких безобидных, как кабарга.  Иногда ему попадались останки павшим животных, а в середине своего третьего лета он набрёл на раненого лося, который уже не мог подняться на ноги. Поначалу он испугался и хотел убежать, но вдруг в нём проснулась какая-то ярость. Он зарычал и вцепился лосю в бок. Бык почти не сопротивлялся, только хрипел и таращил большие круглые глаза. Медведю понравилось ощущение силы.  К осени он уже научился охотиться на ослабленных оленей и лосей, но медвежьего запаха он всё ещё боялся, и в панике убегал, едва наткнувшись на их следы. Это продолжалось много лет, до тех пор, пока однажды на узкой тропе между скал он не столкнулся нос к носу с другим медведем. Он хотел по привычке убежать, но всё произошло так быстро, что он сам не понял, как ему удалось одним ударом лапы сломать сопернику позвоночник.  В тайге не было зеркала, поэтому Медвежонок не знал, что он давно уже превратился в огромного матёрого Медведя. 

После этого случая он стал обращать внимание на метки, которые медведи оставляют на коре деревьев.  Он обнаружил, что он может дотянуться выше, чем большинство встреченных им сородичей.  И тогда страх сменился яростью. Он старался подстеречь их на узкой тропе, напасть из засады, убить и съесть.   

…Вот и сейчас он не знал куда бредёт. Чем ниже он спускался, тем больше попадалось муравейников. Хитрые муравьи иногда устаивали свои города под камнями, но медведя это не очень пугало – четыре дня назад он доел лося, ещё был полон сил и без труда мог вывернуть из земли любой валун.  Но так, бывало, не всегда – если   мясо не попадалось больше месяца, его  настроение портилось. В таком состоянии, если поблизости не оказывалось более достойного врага, он вымещал раздражение на кустах, камнях и деревьях. А однажды он набрёл на охотничью избушку, от которой пахло странными двуногими существами. Это привело его в бешенство! Он разломал всё, что мог, и заодно нашёл кое-что настолько сладкое, что этот вкус запомнился ему навсегда. У медведя появилось новая страсть – искать охотничьи избушки

Медведи, как и люди, бывают разные. Есть скромные, толерантные вегетарианцы, есть   олдскульные   мясоеды, есть вполне адекватные с точки зрения людей особи, которых можно научить   кататься в цирке на велосипеде, а есть прирождённые террористы с пониженным инстинктом самосохранения.  Если они заходят в зоны густозаселённые человеком, они, как правило, долго не живут. А поскольку люди сейчас есть почти везде, то таких особей   становится всё меньше.  Зоологи и мультипликаторы считают, что современные медведи, становятся добрее. Эволюционисты с этим практически согласны с одной маленькой поправкой – это утверждение верно только для тех регионов, где проблемных особей безжалостно отстреливают, вымывая  из популяции гены повышенной  агрессии.

Многие назвали бы характер нашего Медведя скверным.  У него не было ни друзей, ни подруг, но он не комплексовал по этому поводу, он съедал всех, кого встречал на своём пути.  Набив живот вкусным мясом, он подолгу лежал в тени под пихтой, наслаждаясь теми радостями, что  послала ему судьба.   

Развлекаться он привык в гордом одиночестве. Вдоль русла ключа скопился снег. Медведь разогнался и прокатился вниз как на лыжах.  Но развлечение не клеилось, так как снега было мало – его громадная туша застряла, не проехав и десятка метров.  Он сел и, оттопырив нижнюю губу, задумался: чем бы повеселить себя ещё?   Он попробовал лечь на спину и покатиться вниз по склону, переворачиваясь боком. Дело вроде пошло лучше, но вдруг медведь бодро вскочил, встал на задние лапы и снова оттопырил губу – обычная поза медведя, улавливающего восходящие потоки воздуха.  Из долины явственно донесся запах другого медведя! Мгновенно шерсть на его загривке встала дыбом, и сердце толкнуло по венам огромную порцию норадреналина.

Медведь спустился в долину  Омилона примерно за десять дней до того, как наша небольшая компания разбила импровизированный лагерь возле зимовья Семёныча на берегу одного из притоков реки.  Вполне вероятно, что   биография этого медведя именно так и складывалась, а может быть совсем иначе, просто мы с Семёнычем так её вольно реконструировали. 

– Ну прямо по Фрейду, – прокомментировал Андрюха, – детская психологическая травма!

– Возможно, тут на первом месте гастрономия, а психология на сорок девятом, – сказал я. – Любой этолог назвал бы это антропоцентризмом.

– Ну, судя по моей собаке, сначала жратва – потом психология.

– Для меня тоже! – подтвердил дядя Вова.

– Я тоже за! – согласился я.

… Между тем, на третий день экспедиции в нашем дружном коллективе наметился пока едва заметный  раскол на фракции по интересам, привычкам, целям, задачам и политическим взглядам.

Мне  вспомнился рассказ Виктора Астафьева про бригаду промысловиков, вынужденных жить всю зиму в одной избушке. Старый охотник сказал молодому: «Эх, парень, вот посмотришь, что за два месяца будет!». Через два месяца от вынужденного общения в ограниченном пространстве зимовщики озверели, и дело дошло до поножовщины.

Семёныч хотел отомстить пришельцу  за своё разорённое поместье.  Я встал на его стороне. Ну разве можно упустить такой шанс испытать приключения вуаля «Злой дух Ямбуя»?!  У свой Улукиткан под рукой, правда, немного поддатый.

Андрюха прилетел сюда главным образом за соболиными шкурками для своего цеха, а      таймень на 70 килограммов для него шёл уже в виде бонуса, но он от него не собирался отказываться.

– Слушай, мы же этому его хозяину, как его, Сашке – заплатили за лодку, за бензин, и вообще на тайменя собирались!  И что теперь? Этот дед тут будет на наши деньги свои вопросы решать?

– Ну слушай, этот же случай такой! Он же не знал, что медведь тут такое устроит.

– Не, я всё понимаю. Мы уедем, пусть охотиться сколько хочет. Но деньги взял – удели время.

– НЕ, ну ты рыбачь! Тебя привезли на лодке, зимовьё предоставили. В чём проблемы?

– Проблема в том, что у меня оружия нет. А тут такая хрень ходит!

– Ну не знаю! Тут так не принято!

– Эй, горячие финские парню! Сейчас помирю! – дядя Вова был за любой кипишь до тех пор, пока у нас оставался спирт.  Он был старше нас, медведя не боялся, так как далеко   отходить не собирался, а ловко ловил хариусов прямо в ручьё за зимовьём. И ещё он добровольно взял на себя обязанности повара, что резко повышало его социальный статус в нашем сообществе. Как-то так само собой получилось, что он получил право прикрикнуть.  

Таймень пока не ловился, зато дядя Вова быстро наловил ведро хариусов, а Семёныч кинул пятиметровую сетёшку и сразу же вытащил несколько кетин.  Тут же мы прошли полезный мастер класс по приготовлению таёжного деликатеса «от Семёныча». Нужно было пробить икру через грохотку из камазовского фильтра, накипятить воды, развести солевой тузлук, чтобы плавала картошка, и через полчаса – вуаля! Жизнь удалась! Можно жрать икру ложками!

День получился парко-хозяйственный. Вечерять сели задолго до вечера.   Семёныч с дядей Вовой после первой завели свою обычную шарманку про «людей» и «мужиков», а мы с Андрюхой стали, как всегда, выяснять кто круче: Пришвин, Фарли Моуэт, Джеймс Кервуд, Олег Куваев или Юрий Казаков или другие литераторы, писавшие о природе, охоте и рыбалке.

– Хэм, вне конкуренции! – сказал Андрюха

– Юрий Казаков! – продолжил я.

– Зачёт! Читал. Но  Куваев – это наше всё! Он и эксперт в таёжной жизни, и охотник, и выживальщик! – сказал Андрюха.

– Главное писатель, – согласился я, – выживальщиков  много, но только одного из них зовут Олег Куваев. Умер молодым. Сколько бы мог еще написать!  Вот ещё – Олдо Леопольд: и крутой эксперт,  и талантливый писатель в одном лице!    

– Не читал. Кто это?

– «Хроники песчаного графства» – гениальная книга!  – сказал я. – Он эколог, охотовед, отец американской системы охраны природы.    

– А Лоренц?

– Лоренц  ни разу бродяга – он академический учёный этолог. Талантливый популяризатор.  Лауреат Нобелевской премии. Кстати, офицер танковой дивизии СС. У нас в Караганде выживал в лагере для военнопленных, там и начал писать  знаменитую  «Агрессию». 

– Пришвин?

– Пришвин талантливый писатель. Натуралист на любительском уровне. Путешественник скромный.     

– Даррел?

– Тут наоборот, литератор скромный,  а  как популяризатор да!

 – Гржимек?

– То же самое! 

– Джой Адамсон?

– Она реально крутая да!  Жизнь посвятила.  Но все жё почитай  Олдо  Леопольда – советую.  Чувак, можно сказать, создал современную систему охотничьего хозяйства.    Лучшую в мире, между прочим!  И писал очень хорошо.  

–  Да я читал где-то, кажется, там у них  оборот охотничьей индустрии  что-то около восьмидесяти миллиардов баксов. И добывают они что-то около семи миллионов оленей в год.

– Это Василий Песков писал ещё в восьмидесятых.   

– Но вот и у нас скоро такое же охотничье хозяйство будет!

–  О да! – с энтузиазмом подхватил я. – Трофейная охота — это реально выгодный бизнес! Возобновляемый ресурс!  Я хотел бы этим заняться!

В те времена, как и многие другие, я наивно полагал, что десятки миллиардов долларов можно заработать, продавая ресурсы охотничьих животных. Позже, вникнув в тему, я узнал, что эти суммы берутся не из воздуха и не от продажи лицензий, а из гигантского оборота промышленного производства товаров outdoor индустрии.  

– Нужны частные охотхозяйства! – продолжил Андрюха.

 Семёнычу идея не понравилась:

– Всю тайгу раскупят – в лес не зайдёшь! 

– А чё плохо было при Союзе? – поддержал дядя Вова. – Чем это вас советская не устраивает?

– Хмм. Кое в чём хорошо, кое в чём не очень, – уклончиво ответил я.

– Чего там хорошего?! – запротестовал Андрюха. –  Без свободного рынка даже охотничьего хозяйства не построишь!

– Нормальное было охотничье хозяйство! – настаивал дядя Вова, – сейчас наоборот бардака больше.  

– Ну сейчас идёт слом старой системы, становление новой!  Лет через двадцать   у нас будет ещё лучше!  

– Ой, что-то я в этом сильно сумлеваюсь!  

С каждой стопкой едва заметные идеологические трещинки между нами расширялись, грозя превратится в геологические разломы! Семёныч оказался поклонником товарища Сталина, дядя Вова был против культа личности, но за правильный социализм, Андрюха считал себя либертарианцем, а я проповедником разумного протекционизма.    

Андрюха, не жалея слов, топил за Чубайса с  чубайсятами!  К этому его обязывала   социальная принадлежность.  Он был бизнесменом. Мы старались к его мнению   относились с должным уважением, ведь он был основным спонсором  нашего путешествия, но это не всегда получалось, особенно у дяди Вовы.   Семёныч   точно не был выгодополучателем от реформ, а дядя Вова при новой власти сделал головокружительную карьеру от простого зэка до смотрящего за аэропортом. Хоть и маленьким аэропортом, но всё же.  По логике ему следовало бы быть в одном лагере с Андрюхой. А вот как бы изменились воззрения самого Андрюхи, если бы какая-нибудь Ванга поведала бы ему его дальнейшую судьбу, это мне очень интересно.  

Два года назад он был бедным студентом, но уже начинал приторговывать джинсами, переключился на шапки-формовки, потом на шубы и открыл скорняжный цех. А когда заработал первые приличные деньги, он вдруг решил, что пора повышать социальный статус: влезал в какие-то сомнительные  проекты: то обналом занимался, то инвестировал в проект строительства какого-то аэропорта.  Своим скромным, но стабильным цехом заниматься было некогда. Нанял управляющей прожжённую цеховичку Нинку. Она ему   отчёты какие-то писала, бизнес-планы, договоры. Взяла на его предприятие пару кредитов.   Он, кажется, подписывал всё, не читая.  Швеи ему намекали, что директриса – себе на уме, да он и сам об этом догадывался, но решил, что лошадей на переправе не меняют.  Скорее всего им руководила такая логика: пока есть возможность делать халявное бабло из воздуха, нужно ловить шанс, а цех никуда не денется. Разберусь, когда сколочу состояние. Иногда шальные деньги действительно  приходили легко, но уходили ещё легче.

Проект с аэропортом лопнул, партнёр Лача в Москве кинул Андрюху с партией обналички.   Нинка, почувствовав  запах  жаренного,  сбежала  со шкурками норки  на 70 тысяч баксов. Привлечь её возможности не было, так как норка была левая.  Андрюха исчез. Бандосы наехали на его жену, та отдала квартиру.  Доходили непроверенные слухи, что его грохнули в Грузии. 

Но это я забегаю вперёд! Пока что он ещё жив, мы сидим в зимовье посреди тайги, пьём спирт, жрём икру ложками  и решаем, как нам лучше обустроить нашу маленькую голубую планету.

– Вот ты говоришь: «производство, производство!» – горячился Андрюха. – При совке тоже всё сами производили! И чё?  Гуано же производили!

– Не! – решительно возразил дядя Вова. – Раньше хорошо всё делали. Это сейчас гуано китайское везде. Вот фонарик возьми. Неделю назад купи, и вот моргает!  

– Ну пускай китайцы делают гуано, – настаивал я. – Но они учатся что-то делать. Нарабатывают технологии, налаживают процессы, производственные цепочки, готовят специалистов, привлекают технологии.  Пусть сейчас копируют чужие бренды, но потом сами научатся.   

– Да у меня приятель был один, тоже: китайский путь, китайский путь! А сам при первой возможности уехал в Штаты. Что-то никто из вас в Китай или Северную Корею  не хочет!  

— Ну это же естественно. Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. Только вопрос так не стоит. Вопрос стоит так: если ты, как Китай, отстал от мира на сто лет, то у тебя есть один единственный способ заскочить им на подножку уходящего поезда – это пахать, пахать и пахать!  Дёшево и много!  А не клубы футбольные в Лондоне покупать.

– При Союзе пахали много и дёшево. Кстати, ты Николая Шмелёва «Авансы и долги» читал? Ну вот там пример наглядный: производство шинельного сукна всегда датировалось, а ситец всегда частный был, потому что у государства интереса не было особого. И в результате ситцевое производство расцвело, стало рентабельным, а суконное так и осталось убыточным…

– Кхе! Конкуренция! Ты выставишь первоклассника против чемпиона мира – тяжеловеса?    Конкурировать нужно в своей весовой категории, иначе вообще всё производство накроется медным тазиком!

– Между прочим, ты тут за производство топишь, а я-то как раз и занимаюсь производством. Шубы шью! А вы только ля-ля: за всё хорошее против всего плохого. 

Это было правда! Он действительно один из всех нас имел какое-то отношение к производству.

– Ну так за это тебе респект и уважуха! Но у тебя ведь инженерное образование, можно было бы выбрать что-нибудь более  амбициозное, современное, технологичное. Почему у нас, если производство, то что-нибудь совсем простенькое: шапки, тапки, литр спирта по пяти бутылкам разлить.  Хотя даже спирт Ройял завозят.     

– Сейчас так быстро всё меняется, что инвестировать в амбициозные долгосрочные проекты   рискованно.  Надёжнее: купил вагон пива – через неделю продал вагон пива, и деньги на Кипр. Кстати, шубы турецкие сейчас завалили рынок. 

– Вот я о чём и говорю! Ну ладно там микрочипы. Но шубы-то можем сами делать.    Ввести заградительные пошлины. Ну вот хочешь ты турецкую  шубу – покупай с акцизным налогом. А на этот налог газ в это село провести, школу, дорогу сделать, и бензин дешёвый. Чтобы люди не бежали отсюда, а занимались полезным делом – соболей разводили.

– Опять запретить внешнюю торговлю? Так проходили уже! Северная Корея получится.    Как ты заставишь людей покупать дороже то, что можно купить дешевле и лучше?

– Хотя бы для того, чтобы не получить саксаулиной по башке! – ответил я в сердцах.

– Ты о чём вообще?!

– Да я о том, что, покупая турецкие шубы, вы даёте работу турецкому парню, делаете Турцию сильнее и стабильнее, а Семёныч тут остаётся без работы. В конце концов Семёнычу это надоест и будет бо-бо!  

– Не. Мы мирные индейцы! – успокоил Семёныч.

–  Ну и потом мы же не китайцы! – продолжил Андрюха. – Я за триста баксов в месяц не могу себе найти швей. Не хотят у нас люди пахать как китайцы. Как заставить? Сажать за опоздание как при Сталине? Расстреливать на стадионе как китайцы?

– Сталин быстро бы этот бардак прекратил! – подхватил Семёныч.

– Да брось ты Сталин, Сталин! – оборвал его дядя Вова. –  Тебя бы первого и к стенке и прислонили. Разрешение есть на карабин? За икру вот эту бы уже сидел. И вообще на сегодня порцию мировых проблем уже обсудили, давайте спать! 

Мы согласились. Я заметил, что, если увлечёшься и втянешься в длинный и бессмысленный спор, потом наступает что-то вроде похмелья – какое-то отвращение к словам и своему языку, который наговорил много лишнего.   

Через пятнадцать минут зимовьё потряс могучих храп… Дядя Вова испускал рулады, как нефтеналивной танкер – избушка дрожала.  Я за годы экспедиций вроде бы привык к храпу, но тут не выдержал: взял спальник, каремат и устроился в пяти метрах от избушки под большой пихтой.  Пёс Семёныча Ножик подозрительно обнюхал меня и, решив, что я заслуживаю доверия, свернулся калачиком рядом. Безветренная лунная ночь наполнила тайгу вкрадчивым шёпотом, пощелкиванием и кряхтением.  Стайка чирков пронеслась на бреющем и плюхнулась в болотину за рекой. Где-то вдалеке затявкала лиса. Ухнула сова.

Это была знакомая и дружественная музыка, под которую я давно привык засыпать.

Разбудил меня лай Ножика. Луна уже спряталась, только её отражённый свет освещал вершину гольца на западе. Лай Ножика удалялся.  Его ритм и истеричный тон не оставляли сомнения – пёс преследует зверя. Я вскочил и босиком бросился в зимовьё. Я как-то читал про одного японского фотографа, убитого медведем прямо возле избушки. Разбираться с ночным гостем без ружья было страшновато.

Семёныч, тоже проснулся и шарил руками на полке, пытаясь нащупать фонарик. Я подсветил своим:

– Кто это?

– Сейчас, сейчас, – буркнул Семёныч, пытаясь на ходу одеть штаны.  Я так понял, что он и сам понятия не имеет, кто это. 

Семёныч  достал свой Лось, а я схватил дробовик, зарядил в два ствола по пуле и, озираясь,  пошёл искать свою оставленную под пихтой одежду. Лай Ножика раздавался примерно в ста метрах от зимовья. Он теперь не удалялся, а медленно двигался вдоль берега реки. Отчетливо раздался треск тальника, через которое продиралось что-то массивное, а затем по галечной косе послышалось цоканье копыт.

– Тьфу ты! Лось! – закричал  Семёныч.

Выскочили Андрюха с дядей Вовой:

– Что такое?

– Ножик лося погнал в реку.

– Тьфу ё! – рассмеялся дядя Вова. – Я думал медведь ваш избушку разбирает! Мы долго смеялись. Решили поставить чайку. Я передумал спать под пихтой и занёс свой спальник в избушку.

05 ноября 2023 год